Давайте кратко пройдем по основным этапам истории отрасли, чтобы понимать происходящее.
В первые годы существования новой России были сделаны попытки систематизации закупочных процедур и подходов к их организации. Уже было представление о тендерах как таковых, но критерии и способы оценки, устанавливались произвольно — и поэтому уровень манипуляции был запредельным. Так что регулирования госзаказа всерьез не существовало до 2005 года, когда был принят закон 94-ФЗ, действующий и по сей день.
Он предложил качественные изменения на этом рынке?
Его принятие было сродни революции, поскольку на место рамочной и аморфной системы пришла жесткая процедура электронного аукциона. Новый закон в своей основе был направлен на фазу размещения заказа — и таким образом выдавил проблемы госзаказа в зону планирования и исполнения контракта. Поэтому для того, чтобы достичь конечного результата, то есть на оптимальных условиях купить то, что нужно, необходимо было усиливать регулирование, что, собственно, было и сделано при разработке нового закона 44-ФЗ.
Какие проблемы и конфликты стали основными на этапе действия 94-го закона?
Возьмем электронный аукцион. По своему замыслу это процедура анонимная. Когда закупка идет на конкурентном рынке, где игроков много, они могут сохранять анонимность. А вот когда разговор заходит об особо крупных закупках, например масштабной стройке, то сразу видно, что игроков, которые в принципе способны исполнить такие контракты, немного. А раз так, то они все друг друга знают как облупленные и могут друг с другом договориться, так что вопрос анонимности становится условным. Наверное, поэтому в новом законодательстве ставка сделана на процедуру открытого конкурса.
1 января 2014 года с принятием закона 44-ФЗ наступает третий этап развития рынка. Это тоже революция?
Нет, современный этап я бы назвал скорее эволюционным, поскольку до этого накопилось немало позитивного опыта. И потом, все, что написано сейчас в новом законе в части планирования и в части исполнения контрактов, было можно делать и до того, как он был принят,— никто ведь не запрещал. И некоторые именно так и делали, выстраивая работающие системы, которые затем стали основой для новых норм законодательства.
На профессиональных конференциях и интернет-форумах немало отзывов о новом законе, и большинство специалистов сходятся в том, что он очень сырой. Что вы думаете об этом?
Его нельзя сразу сделать "сухим" без обширной практики. У нас огромная территория, около 250 тысяч заказчиков, 600-700 тысяч поставщиков — и у всех есть региональная и отраслевая специфика. Главное, что закон появился, он годен для того, чтобы начать по нему работать. Понятно, что старт будет сложный, но это не значит, что его нужно отменить или отложить в долгий ящик.
Расскажите о нововведениях в сфере госзакупок за последние год-два? Что-то кардинально изменилось?
Появился 223-й закон, регулирующий закупки, которые производят государственные корпорации, представители естественных монополий — и теперь они начинают активно использовать электронные закупочные процедуры в своей работе. Если в госзаказе уровень проникновения электронных сервисов можно оценить в 60-70% от общего объема, то в зоне госмонополий эта цифра, может быть, 5% на текущий момент. Так что для нас открывается большой потенциал роста. Сейчас люди становятся еще более мобильными, чем раньше. От ноутбуков переходят к планшетам, смартфонам. Поэтому мы развиваем наши сервисы, делаем все, чтобы человек, который намерен участвовать в закупке, все, что ему для этого необходимо, мог носить в кармане. Это важно, потому что лица, принимающие решения, в основном мобильны.
Какие новые инструменты управления закупками, контроля закупок в рамках перехода на федеральную контрактную систему вы считаете наиболее эффективными?
Может быть, прозвучит упрощенно, но это электронные документы. С 2011 года, когда вышел соответствующий указ, стало возможно создавать и фиксировать первичные документы по хозяйственным сделкам в легитимном электронном виде. Фактически это была еще одна небольшая революция в зоне бизнес-регулирования. Вы только представьте: четверть миллиона заказчиков, несколько миллионов контрактов в год. Но если фиксация контракта на площадке происходила в электронном виде, то исполнение практически целиком оформлялось на бумаге. А сделать на бумаге сплошной аудит того, как были исполнены госконтракты,— это гроб с музыкой. Задача крайне дорогостоящая, трудоемкая и непременно сопровождается огромным количеством ошибок. Электронная форма позволяет справиться с тем же самым с высокой точностью за несколько часов.
Сейчас, в новом законе, исполнителей госзаказа обязали получать банковские гарантии уже на этапе заявок. Таким образом, на банки возложили функцию контроля и проверки этих организаций, не так ли?
Да, и это выгодно всем сторонам. С одной стороны, банкам дают возможность заработать на финансовых продуктах, с другой — государство взамен получает дополнительный фильтр в виде банков, которые "рогам и копытам" такую гарантию не дадут.
Если только сам банк — не "рога и копыта".
А вот для этого существует дополнительная зона регулирования банков, которые будут иметь право предоставлять такого рода гарантии.
Получается, к этому бизнесу допустят избранных?
Я думаю, что размер бизнеса банка должен быть таков, чтобы банку самому было важно бороться за свою деловую репутацию. Сейчас выявляется немало поддельных банковских гарантий.
Вот мы и добрались до темы мошенничества в сфере госзаказа. Каковы основные болевые точки и какие существуют методы их устранения?
Главная проблема — это сговоры между заказчиком и исполнителем, между участниками торгов. Именно они стали одной из причин, по которым был инициирован новый закон. Заказчику необходимо регулировать допуск участников к процедуре исходя из уровня деловой репутации. А в 94-ФЗ такие возможности были крайне ограничены. Мы как площадка регулярно отслеживаем случаи недобросовестного поведения участников.
А что вы делаете с результатами вашего отслеживания?
В этом году мы планируем запустить внутренний проект по оценке деловой репутации наших участников, чтобы эта информация была открыта и доступна заказчикам. Правда, для начала надо убедиться в том, что если они будут руководствоваться данными этого рейтинга, отклоняя тех или иных участников торгов, то при этом не пострадают добросовестные компании. Кроме сговоров есть еще агрессоры. Например, компания участвует в торгах, подает заявку — но не подает ценовых предложений. Таким образом, она стремится создать мнимую конкуренцию и иметь возможность давить на других участников, пытаясь что-то получить с них за свое неучастие в торгах.
Помимо недобросовестных участников, с чем еще приходится бороться?
Наш бич — это киберпреступность, которая всякий раз остается безнаказанной. Редко бывает такой день, когда на площадку не совершается DDoS-атак. Мы используем технические средства защиты, и они работают, но одновременно резко снижают нашу эффективность. Ведь для того, чтобы обслуживать аукционы, нужен канал пропускной способностью 100 Мбит. А для того, чтобы весь мусорный трафик от DDoS-атаки добрался до наших фильтров, нужно в десять раз больше. Поэтому мы держим канал и вычислительные мощности в 10-20 раз больше, чем нужно,— и все это оплачиваем.
И были такие случаи, когда торги действительно срывались?
Были. За последний год три серьезных случая. С учетом того, что сделать это пробуют каждый день, это немного.
Можно ли отследить виновных?
Есть какое-то количество зараженных компьютеров, которые объединены в сеть. По команде они начинают посылать мусорные запросы в определенную точку нашего сайта. Чтобы выявить всю цепочку, нужно не только отследить эти машины, но и отследить, откуда пришел управляющий сигнал. А он приходит, как правило, из-за границы, да еще через цепочку арендованных серверов. Мы понимаем, как это делается, и защищаемся техническими средствами. Другими словами, делаем то, что нам доступно. А создавать специализированные службы расследования киберпреступлений — это, наверное, все-таки зона не нашей профессиональной активности. Но вот сейчас идет дискуссия в прессе о том, что есть необходимость собирать больше данных с пользователей сетей, а затем предоставлять эту информацию в полицию, спецслужбы. Я с этим согласен. Денег в интернете будет вращаться все больше и больше — и если оставить все как есть, то уровень киберпреступности будет нарастать как снежный ком. А это влечет за собой гигантские затраты бизнеса на борьбу с преступниками. В таких условиях эффективное развитие бизнеса невозможно.
Как вы оцениваете существующую систему электронных торгов в целом?
Я считаю, это яркий, беспрецедентный пример того, как мы наконец-то в масштабах всей страны сделали что-то работающее. Государство в этой сфере стало мощнейшим локомотивом развития. Я давно этим занимаюсь и помню, как люди всерьез задавали вопрос: а что такое электронные торги? А сейчас идет